Генерал-полковник Михаил Вожакин: Когда же российское общество научится уважать и любить свою армию
Показать текст
15 ноября - Всероссийский день призывника. Вроде праздник, но у многих, кого это касается, в этот день екнет сердце. Почему? О проблемах российской армии, о выборе между контрактниками и призывниками, о том, куда подевались "блестящие офицеры", наш разговор с генерал-полковником Михаилом Вожакиным.
Призыв или контракт?
Набрал в поисковике "решение проблемы службы в армии". Получил несколько десятков советов, как "откосить". Вы много лет возглавляли всеармейский "отдел кадров", то есть решали как раз ту проблему, о которой я спросил Интернет. У вас есть свои ответы на этот вопрос?
Михаил Вожакин: Я профессионально призывом не занимался. Мое дело - офицеры.
Но вы военный человек, у вас не может не быть сложившегося мнения на сей счет.
Михаил Вожакин: Это действительно принципиально важный вопрос, но ответит на него сама жизнь. Российское государство в его нынешнем состоянии контрактную армию содержать не в состоянии. Да и ни одно государство, кроме США, которые сами для себя печатают деньги, не способно на такое. Даже Германия, к примеру, использует смешанный принцип комплектования - призыв и контракт. Честно говоря, меня иногда даже удивляют общественные страсти по этому поводу. Разница с рынком труда у армии не так велика, ведь контрактник - это, по сути, служащий, который получает за свой труд зарплату. Только он ничего не производит, от него стране, простите за такой цинизм, одни убытки. Конечно, только до определенного момента - когда военный человек обязан исполнить свой долг, "отработать" зарплату, которую платило ему общество. Правда, хорошо бы, чтобы у общества была и высокая объединяющая идея, ради которой контрактник или офицер готовы были бы умереть бесплатно. Сами решите, есть сейчас такая идея или нет.
Очень жестко вы формулируете. Но ведь даже в мирное время выгода от контрактника все-таки может быть - он сохранит, к примеру, дорогую военную технику.
Михаил Вожакин: Разумеется, сегодняшнюю технику призывнику в подавляющем большинстве случаев доверить нельзя. Когда меня, пехотного офицера, посадили на Центральном командном пункте Генерального штаба за аппаратуру, не такую уж сложную по сегодняшним временам, мне сослуживцы сразу сказали: "Ты, Михаил Георгиевич, в электронику не лезь, тебе это будет не по зубам". И они были правы. А уж сейчас техника в войсках стала куда сложнее, куда дороже, и требования к человеку за любым пультом выросли соответственно. Проблема только в том, сумеем ли мы найти для армии такое количество образованных людей. Найти, подготовить, создать условия, чтобы они не увольнялись.
О каких цифрах речь, если это не военный секрет?
Михаил Вожакин: Оптимальной для России сегодня считается армия численностью в один миллион человек. При предыдущем министре обороны офицерский корпус предполагалось сократить до 150 тысяч человек. Сократили. Сейчас около 70 тысяч вернули. Возвращают и прапорщиков с мичманами, которые три года назад были упразднены как класс. Все остальные - сержанты и рядовые. Если все они будут контрактниками, государство должно найти средства на обеспечение их самих и их семей. Чем отличается контрактник от офицера или прапорщика, которые тоже заключают контракт? Да ничем, кроме зарплаты. При нынешней экономической и демографической ситуации, при нехватке рабочих рук во многих отраслях это очень непростая задача. Не подписывать же "демпинговые" контракты с таджиками и узбеками? А ведь была и такая идея. Взамен - тот же соцпакет и российское гражданство.
Но неужели призыв, который становится все более болезненным и непростым, выручает армию в этой ситуации?
Михаил Вожакин: Не выручает. К тому же перевод новобранцев на один год службы еще более усугубил положение. За год можно подготовить только, пожалуй, автоматчика. Связиста - уже вряд ли. Так что без контрактников не обойтись, мы все равно - пусть постепенно, пусть по шагу - вынуждены приближаться к армии такого типа, вынуждены искать необходимые деньги. Но пока это нам не по карману.
А как институт мужской инициации армия окончательно потеряла значение?
Михаил Вожакин: Видимо, да. И если мы этим озабочены, нужно серьезно думать о причинах, которые привели к такому результату.
Я вам легко назову пару таких причин. Дедовщина, которая никуда не делась даже при годичной службе. Землячества, которые стали еще более агрессивными, чем прежде. Перекос среди новобранцев в национальном отношении - армия становится более мусульманской по составу.
Михаил Вожакин: Это не проблема только армии, согласитесь. Если в Дагестане по 10-12 детей в семье, а в Костроме или Рязани по 1-2 ребенка, то национальный баланс соблюсти не удастся. Я знаю, к примеру, что с Северного Кавказа уже призывают далеко не всех юношей.
Говорят, что там взятки дают за то, чтобы призвали, а не за "белый билет".
Михаил Вожакин: Да, именно оттуда служить идут с большей охотой - это и национальная традиция, и возможность законным путем сменить место жительства, и достаточно надежный способ социализации в российском обществе. Должен сказать, что проблема национальных землячеств в подразделениях не сегодня возникла. Когда начальником Генштаба был Анатолий Васильевич Квашнин, он, я помню, попробовал собрать чеченцев в отдельную роту, часть стояла в районе Теплого Стана. Он для них был очень авторитетным военачальником. И в ответ на какое-то обращение пообещал: ладно, соберу из вас отдельную роту, дам хороших офицеров, но глядите - если что, спрашивать буду строго! Закончилось все достаточно быстро и печально: однажды они послали подальше своих хороших офицеров, переоделись, как у них принято, в спортивные костюмы и отправились в самоволку. Вся рота.
Вы уже не на службе, возможно, со стороны что-то сейчас виднее. Что бы вы предложили для исправления ситуации с призывом в армию?
Михаил Вожакин: Во-первых, отменил бы половину из ныне действующих отсрочек. Их слишком много. А в нынешней демографической ситуации они просто невозможны, контингент нужно выбирать под ноль. Но необходимость обязательного призыва должны осознать сами граждане, а не только "охотники за головами". В конце концов один год в молодости - это совсем не катастрофическая потеря. И вообще почему непременно потеря? Мне близок американский подход: отслужил в армии - имеешь шанс на продвижение по государственной службе, вплоть до президента. Нет - извини.
Господа офицеры
Михаил Вожакин: Вы не помните, когда по Москве перестали ходить офицеры в форме?
А что, они перестали?
Михаил Вожакин: Их стало на улицах гораздо меньше. Раньше как-то не принято было офицеру ходить в гражданской одежде. Удобно было: пришел на службу в форме, это и практично, и выгодно. Правда, офицер выглядел пристойно, над ним портной бесплатно поработал. Я был обшит еще лейтенантом, выпускником училища. У нас там был и портной, и сапожник свой, правда, заказные сапоги шили уже не за казенный счет. А сейчас как? Офицер форму получает со склада, сидит она на нем как мешок. Ему в город стыдно в этом выходить.
А в чем же он ходит?
Михаил Вожакин: Чаще всего в камуфляже. Первый китель, в котором он первое офицерское звание получал, уже износился, а нового многие просто не шьют. Единственные, кто всегда прилично выглядит, это моряки. И знаете почему? Они уже 200 лет форму не меняют. Как было у них шесть форм одежды, так и осталось. И весь тот кордебалет, в который пытался превратить армию Юдашкин, они как-то отбили, но это так, замечание в сторону. Если военный непрезентабельно выглядит, то это точно не тот класс, не та группа в обществе, к которой все относятся с уважением. Хотя нынешнее увеличение зарплаты - это серьезный знак возвращения уважения к армии. Хотя бы со стороны государства.
Со стороны общества - без перемен?
Михаил Вожакин: Сложный вопрос. После событий 93-го года, помню, ходить в форме стало просто опасно - могли как-то унизить, задеть фуражку, пихнуть локтем. Ко мне в управление, помню, и с подбитым глазом приходили. И пока доверие так и не восстановилось.
Погодите, при чем здесь 93-й год?
Михаил Вожакин: И 91-й, и 93-й, и много последующих. Армию не раз использовали не по назначению, в политических целях. Она оказалась в центре идеологических дискуссий, что недопустимо. И вынуждена была терпеть униженное материальное положение. Понимаю, это касалось не только офицеров, но и, к примеру, интеллигенции. Но положение офицера, я считаю, было просто нетерпимым. Не может женщина - водитель троллейбуса получать больше, чем летчик-снайпер на истребителе! А было именно так: в какой-то момент водитель трамвая получал в два раза больше, чем пилот стратегического бомбардировщика.
Сегодня перекос этот уже практически устранен. Но разве дело только в деньгах? Было такое выражение - "блестящий офицер". Разве у него монеты в кошельке блестели? Кстати, в ваших книгах таких офицеров много. Вы их придумали или они встречаются в природе?
Михаил Вожакин: Это не какая-то "белая кость" родом из далекого прошлого. Среди моих друзей-приятелей было таких довольно много. Мы выпускались из Московского общевойскового училища. Его еще называют Кремлевским, но находится оно в Кузьминках, готовит обычных офицеров-пехотинцев. Мы старались выглядеть так, что...
Вы опять про внешний вид?
Михаил Вожакин: Хорошо, давайте про внутреннее содержание. Тогда начну совсем издалека. На моем курсе суворовского училища из 200 человек выпуска 1971 года один был сын генерала, остальные - дети майоров, подполковников из глубинки. Я приехал из Тульской области. Но зато педагоги нам достались такие, что к третьему году обучения мы затыкали за пояс лучшие столичные школы. Мне русскую литературу и язык преподавал кандидат филологических наук в звании подполковника, он и привил любовь к книге и литературный вкус. Не говорю уж про орфографию - безграмотность презиралась. Химию преподавал майор, доктор наук, и я не раз побеждал на городских олимпиадах по химии. Мы выпускались со знанием английского, у нас ряд предметов - история, география - преподавался на иностранном, и еще по 12 часов языка в неделю. Так была выстроена когда-то в России школа подготовки кадетов, юнкеров, эту традицию сохраняли советские суворовские училища.
Это все в прошлом?
Михаил Вожакин: Конечно. Нет педагогов в первую очередь. И потом: если ты готовишь воспитанника для армии, если ты хочешь, чтобы в армию пришел культурный, образованный офицер, чего же ты отпускаешь его после суворовского на все четыре стороны? Чего ты швыряешься народными деньгами? Обеспечь ему применение в армии. Готовь его так, чтобы он понимал: это его долг, это его предназначение.
А разве при поступлении такое понимание не предусматривается?
Михаил Вожакин: Мотивация поменялась. Военные не особо рвутся отправлять детей и внуков в суворовские училища. А вот богатые гражданские отправляют с удовольствием. Они пытаются оторвать своих детей от улицы, от наркотиков. Перекладывают родительскую ответственность на курсовых офицеров. То есть рассматривают суворовское как учебное заведение повышенной строгости. Об армии они чаще всего и не помышляют.
К тому же само представление о кадетском училище очень размыто. Когда я учился, их же было восемь на всю страну. А сейчас... Какие-то "губернаторские" корпуса, казачьи, кадетские, флотские и прочие... Ряженые девушки с бантами. Это модно, в одной Москве штук пятьдесят таких заведений, наверное. Но суворовское училище осознанно готовило к армейской карьере, а эти только с толку сбивают. Над офицерским корпусом витал ореол благородной, патриотической профессии. И романтической - произношу без пафоса. Из моего выпуска и курса на год старше единственный, кто пошел не по военной линии, был внук Анастаса Ивановича Микояна, сейчас всем прекрасно известный музыкант Стас Намин. Он поступил в МГИМО, мы его простили за талант.
Во всем, что касается современности, я с вами согласен. Но, мне кажется, вы несколько идеализируете годы своей учебы. Унижения от старших терпеть приходилось?
Михаил Вожакин: Многое зависело от того, как себя сам поставишь. Ну щелбан-пиявку мог получить. Клички у меня не было. Когда драки были с гражданскими на Филях, в рабочем районе, молодых туда никогда не пускали - даже если обидели молодого, драться шли старики. Правда, желуди они нам продавали.
Что за торговая операция?
Михаил Вожакин: Ну не просто же деньги отнимать, это же пошло. Где выдумка, творчество? А поскольку у нас во дворе рос большой дуб, то товара всегда хватало. Один желудь шел по 5 копеек, по полстола бывало завалено. Смешно, конечно. Ну и обидно бывало. Но не слишком, если честно. Воспоминания остались теплые, почти семейные.
Семейный портрет
Михаил Вожакин: Мой отец в 43-м написал рапорт об отправке на фронт, хотя имел отсрочку, учился в институте на 3-м курсе. Зачислили на курсы артиллериста-противотанкиста. Попал в пехотный полк командиром взвода "сорокапяток" - страшнее профессии на войне, наверное, нет, мне об этом многие говорили. Отец про войну не любил рассказывать, ремарки выскакивали, когда они с друзьями пили водку. Они выкатывались против танков на прямую наводку, а за ними сидела в окопах пехота. Условие такое: пушку бросишь, побежишь - тебя свои расстреляют. Героя получил за форсирование Одера. Окончил войну капитаном, командиром батареи. Ему повезло: остался жив - раз, трех сыновей родил - два. Правда, весь был изранен. Он нам говорил: я за вас за всех отвоевал.
Но Андрюша, мой младший брат, решил, что не за всех. Он после Тульского артиллерийского училища рвался в Афган. Отцу наврал, что послали по распределению в Забайкалье. А сам написал рапорт, уехал на Кушку, прошел там 6-месячную подготовку... А отец потом два года и три месяца проспал с радиоприемником под ухом, слушая последние новости по "Голосу Америки": не там ли ведутся боевые действия, где служит его младший сын? Вернулся с орденом. Высоких слов не говорил. Зачем-то ему это было нужно.
Чем отец занимался после войны?
Михаил Вожакин: Служил в Таманской дивизии, потом стал военкомом в городе Богородицке Тульской области.
Ага, значит он призывом занимался. Ловил уклонистов?
Михаил Вожакин: У него этой проблемы еще не было. Я помню парня из нашего двора: у него был рост 152, и его в армию не брали. Как он страдал! Никто из моих приятелей не знал, что такое плоскостопие и что из-за него можно "откосить". Служили тогда по три года, на флоте четыре. Про суворовское отец сам решил, отвез меня туда после 8-го класса. Правда, после трех месяцев учебы я приехал домой на первые каникулы и сказал, что больше в училище не вернусь. По дому соскучился, по друзьям. Отец отвез меня в Москву еще раз, пообедали в ресторане, он выпил коньяку, был в хорошем настроении, довел меня до ворот училища.
И?
Михаил Вожакин: И я спустя сорок лет окончил службу генерал-полковником.
Как-то многовато пропустили.
Михаил Вожакин: Училище, потом Южная группа войск, был и взводным, и ротным. Потом замкомбата в Московском округе, старшим лейтенантом поступил в академию им. Фрунзе, через три года отобрали в числе умненьких для продолжения службы в Генштабе. Сначала под землей, на аппаратуре, на Центральном командном пункте Генштаба, потом подняли в основной зал. Там в случае военного конфликта садится министр, Верховный главнокомандующий. Потом еще несколько ступенек вверх.
Сколько начальников Генерального штаба поменялось при вас?
Михаил Вожакин: Девять. Из них с 1991 по 1997 год - семеро. Как выразился один из них, "меняют, как прапоров". А Мольтке, к примеру, не покидал своего кресла лет тридцать. Сотворил из прусского генштаба образец для потомков. И наш Милютин пережил трех императоров. Единственный, кто, начав реформу армии, довел ее до конца. Моя последняя книга отчасти об этом. Своего рода реквием по Генштабу.
Во многих странах есть разделение: министр обороны - гражданское лицо, начальник Генштаба - военный. Для нас такая ситуация приемлема?
Михаил Вожакин: Вполне. Вопрос только в том, обладает ли человек "планетарным" мышлением - употребляю это слово почти без улыбки. Думаю, любой высший офицер обязан правильно понимать утверждение, что у России нет сейчас "вероятных противников" и очевидных военных угроз. Вот и хорошо, что нет, вот мы и должны делать все, чтобы эти угрозы не появлялись. А военный или гражданский человек так мыслит - какая разница? Дмитрий Федорович Устинов был одним из самых молодых гражданских министров, одним из тех, кто создавал оборонную промышленность в годы войны. Потом он стал министром обороны. Хорошо ли на нем сидел китель с погонами? Некоторые считали, что так себе. Но лучше, чем он, никто не обеспечивал армию вооружением, лучше, чем он, никто не понимал этой проблематики. И многое из того, что при нем закладывалось в проектах, до сих пор лязгает гусеницами и крутит винтами.
Вопрос, какой ценой все это давалось стране.
Михаил Вожакин: Да, бюджет был перекошен в сторону ВПК. Наверное, это должно стать уроком для новой России. Но и в другую сторону нельзя перекосить.
От Фрунзе до Жукова
Михаил Вожакин - генерал-полковник. Сын Героя Советского Союза полковника Георгия Вожакина. В 1971 году окончил Московское суворовское военное училище, затем Московское высшее общевойсковое командное училище и Военную академию им. М.В. Фрунзе. Двадцать лет прослужил в Генеральном штабе. Перед увольнением из Вооруженных cил занимал должность начальника Главного управления кадров Министерства обороны России (2004 - 2009). Автор нескольких книг. Член Союза писателей России. Лауреат Государственной премии России им. Г.К. Жукова в области литературы и искусства.
